Загадка о тигрином следе. Экспедиция в логово оборотня - Антон Кротков

Оказалось, что за целость паровозной колеи отвечали головой жители населённых пунктов, расположенных по обе стороны от «чугунки». Крестьяне обязаны были сами ловить разрушителей и доносить начальству о любой готовящейся диверсии. На местных жителях лежала повинность своевременно ремонтировать полотно и вовремя без окрика свыше очищать его от снега. Если же рельсы оказывались взорваны, либо завалены сугробами, так что поезду нельзя проехать – всё население ближайшего села объявлялось пособниками бандитов. Наезжали чоновцы и всех пускали в распыл, не жалея ни стариков, ни женщин, ни детей. Каратели закапывали провинившихся крестьян живьём, выкалывали глаза, отрезали уши и носы, рубили топорами головы – чем более люто было возмездие, тем лучшего эффекта удавалось достичь в будущем. Поэтому чекисты изо всех сил напрягали фантазию, даже специально искали у книготорговцев издания, в которых бы описывались самые бесчеловечные способы пыток и казней Средневековья, лишь бы держать в постоянном страхе закабалённое железнодорожной повинностью население.

Боясь расправы, крестьяне организовывали круглосуточные дежурства у рельсов, с иконами в руках падали бунтовщикам из соседних деревень в ноги, упрашивая земляков не ходить к «чугунке». А если предотвратить диверсию было невозможно, то деревня высылала верхового гонца донести чекистам о готовящемся теракте. Пойманных же всем селом злоумышленников убивали сами, не дожидаясь комиссаров. И чинили срочно всей общиной взорванное полотно, пока красные не прознали, и не приехали жечь и расстреливать.

На станциях же лютовали железнодорожные отделы ЧК. Заподозренных в саботаже или в сочувствии к врагу начальников станций местные чекисты расстреливали, вешали на семафорах, топили в сортирах – за то, что те вовремя не подали паровоз к воинскому эшелону, не обеспечили уголь, воду, нужное количество вагонов. Некоторых несчастных бросали в пылающую паровозную топку, предварительно связав им ноги и руки, в полусогнутом положении.

Все железнодорожные служащие были объявлены на военном положении. За уход с рабочего места, брак в работе нарушители объявлялись пособниками колчаковцев. Если объявленный контрреволюционером деповский рабочий или сцепщик успевал сбежать, чекисты ставили к стенке его семью или отправляли в концлагерь всех родственников, давая заложнику 24 часа на возвращение. Так чему было удивляться, что, несмотря на окружающий хаос, поезда ходили лучше, чем в мирное время.

Глава 13

На станции Красный кут поезд простоял минут сорок, следующая большая остановка была уже в Царицыне. Этот город стал важным оплотом большевиков. Они даже гордо именовали его крепостью на Волге – «Красным Верденом», считая важнейшим стратегическим пунктом, воротами к Москве. У въездной стрелки суровым стражем застыл бронепоезд – мрачная бронированная крепость о шести орудиях, ощетинившаяся чёртовой дюжиной пулемётных стволов. На борту бронепоезда аршинными буквами напыщенное название «Грозный мститель за погибших коммунаров».

Станция Царицына была забита воинскими эшелонами, двигающимися в южном направлении, где спешно создавался новый фронт – для отпора генералу Врангелю, который при поддержке казачества создал мощную армию и готовился идти на соединение с Колчаком.

Пока Луков плохо понимал, как они смогут добраться до Астрахани через обширные территории, контролируемые белыми. Но Вильмонта эта проблема, похоже, не особо беспокоила, – старому разведчику было не привыкать к рискованным рейдам. Лёжа на соломенном тюфяке, генерал преспокойненько почитывал свой французский роман и, казалось, в ус не дул. Немец же почти всю дорогу, словно сыч, просидел в углу теплушки, ни с кем не вступая в разговоры. Луков даже посочувствовал его положению: лётчик наверняка рассчитывал, что полёт от Москвы до Астрахани и обратно займёт у него в худшем случае дней десять. Наверное, ему даже в самом страшном сне не могло привидеться быть заброшенным в сердце бескрайних диких русских степей, где вероятность сгинуть без следа – была очень высока. Но вернуться обратно в Москву он мог лишь из осаждённой Астрахани – каким-нибудь самолётом.

Что же касается комиссара, то большую часть пути он занимался своим любимым делом – «полировал уши» следующим на фронт красноармейцам. Лаптев оказался в родной стихии, и удержать оратора было просто невозможно. В конечном итоге пропагандист так преуспел, что впечатлённые речами юного агитатора солдаты при первой возможности отправили двух делегатов к командиру полка – хлопотать о назначении попутчика комиссаром всей их части взамен выбывшего из-за тифа прежнего комиссара.

После пережитого Лаптевым недавнего унижения чувство самолюбия молодого якобинца получило важную компенсацию. Гранит приосанился и снова стал поглядывать на попутчиков орлом. Только генерал и тут подпортил парню удовольствие, публично посоветовав ему принять лестное предложение, давая понять, что не слишком дорожит комиссаром.

Между тем поезд теперь катил среди бескрайних калмыцко-астраханских степей. Степи здесь больше напоминали пустыню – плоские, как стол – ни одного деревца или холмика до самого горизонта. Кругом только бескрайнее голое пространство. Мимо пролетали маленькие станции, очень похожие одна на другую – небольшие степные полустанки.

Быт на колёсах в качающейся тесной коммуналке очень утомил Одиссея. Несмотря на постоянно открытые двери, в вагоне трудно было дышать от табачного дыма, запаха портянок и прочих едких ароматов. Остатки гнилой соломы по углам и впитавшийся в доски «аромат» конского навоза напоминали о том, что прежде здесь перевозили лошадей.

Спать приходилось на соломенном тюфяке. Стоило Лукову захотеть выпить чаю, как кипяток в большом медном чайнике, как назло заканчивался, и приходилось ждать следующей остановки, когда можно будет сбегать к колонке за водой.

Особенно тяготило то, что приходилось справлять свои физиологические нужды на глазах у многочисленных обитателей тесной теплушки. Функцию нужника выполняла обычная дыра в углу вагона, обитая жестью. А тут как назло от солоноватой степной воды Одиссей страдал животом.

Прежде, когда Лукову приходилось путешествовать по железной дороге, он брал билет в вагон не ниже второго класса, потому он привык к комфорту – мягкому бархатному дивану отдельного купэ для некурящих, на котором можно было вытянуться в полный рост, укрывшись уютным клетчатым пледом, и почитать книжку в мягком свете шёлкового китайского абажура. Он привык к чистому хрустящему белью, ватерклозету. Но теперь об этом можно было лишь вспоминать с ностальгией…

Поэтому Луков был очень рад, когда на станции «Верблюжья» была объявлена конечная остановка – железнодорожное полотно между «Верблюжьей» и следующей станцией «Чапчачи» оказалось серьёзно повреждено. Поговаривали, что диверсию устроили пришлые кочевники-калмыки, которым белые хорошо платили за такие набеги. Впрочем, это был не единственный непроходимый участок на отрезке пути между данной станцией и Астраханью. До сих пор оставался невосстановленным железнодорожный мост через реку Бузан.

Привычные не принадлежать себе, солдаты равнодушно отнеслись к приказу выгружаться. За них всё решали командиры. Гремя котелками, красноармейцы начали выпрыгивать из вагона и строиться. Экспедиционерам же предстояло самим решать, как добираться дальше. Оставив подчинённых под открытым небом, Вильмонт пошёл к коменданту станции, чтобы представиться и попросить содействия.

Прошёл час, затем два, а генерал всё не возвращался. Потерявший терпение комиссар отправился на его поиски. Вскоре Лаптев вернулся – один. Парень выглядел несколько смущённым. По его рассказу местные чекисты не поверили мандату, который предъявил начальник экспедиции, и арестовали его, как белогвардейского шпиона.

– Что они с ним сделают? – тревожно спросил Луков.

Комиссар неопределённо пожал плечами.

– Телеграфная связь с Москвой прервана уже вторую неделю, а обстановка на фронте сейчас сложная, так что с контриками им церемониться не резон.

Хотя комиссар и пытался отговорить Одиссея вмешиваться в это дело, Луков немедленно поспешил в комендатуру. Он шёл по незнакомой ему станции, спрашивая дорогу у встречных людей. По пути ему попался небольшой стихийный рынок. Самыми главными товарами на «толкучке» была рыба, да соль, которая в центральной России являлась одним из эквивалентов золота наравне с хлебом и спиртом. Но на «соляной» магистрали она стоила совсем недорого. Целый стакан «белого золота» можно было выменять за горстку махорки, достаточной для заправки всего одной самокрутки.